СТАТЬИ О РАЗНОМ

ДВЕ ПЕСНИ

By 04.06.2019 No Comments

Гениальный композитор, художник, поэт улавливает вибрации времени, чувства миллионов людей и возвращает их в концентрированной и совершенной форме каждому из нас. И поразительно, насколько разные получаются произведения у одного и того же мастера! А с другой стороны, ничего удивительного – мир «в его минуты роковые» стремительно меняется, и один и тот же творец сегодня печет торт, а завтра хлеб.     

Начнем с «торта».

Знаменитое танго, чья мелодия множество раз процитирована в советском и русском кино, ставшее символом предвоенной эпохи, фантастически популярное в СССР перед Великой Отечественной войной, на самом деле родилось не в России – а в 1935 году в Варшаве. В оригинале танго называется «Последнее воскресенье», и его слова звучат так:

 

To ostatnia niedziela,

Dzisiaj się rozstaniemy,

Dzisiaj się rozejdziemy

Na wieczny czas.

To ostatnia niedziela,

Więc nie żałuj jej dla mnie,

Spojrzyj czule dziś na mnie

Ostatni raz.

 

Прослушать оригинальную версию песни можно здесь.

 

Мужчина много лет любил женщину, но теперь она нашла счастливца получше и побогаче, и несчастный просит ее перед вечной разлукой подарить ему еще одно воскресенье. А потом – ее ждет еще множество таких дней, а его… Но не стоит об этом. Одна встреча, лишь еще одна встреча, а потом – «пусть рушится мир»!

Танго имело бешеный успех в Польше, очень быстро пересекло границу СССР и в 1937 году зазвучало на советской эстраде. Появилось три варианта текста, из них самый известный – Иосифа Альвека.

Об Альвеке мы знаем очень мало. На самом деле его звали Иосиф Соломонович Израилевич. Он был малоизвестным поэтом, другом и душеприказчиком Велимира Хлебникова. Робкий худой очкарик, Альвек выпустил маленькую книжечку, в которой обвинил Маяковского в плагиате у Хлебникова, и затем явился к глашатаю революции на поэтический вечер, где его чуть не побили активные мускулистые поклонники поэта-главаря.

Шло время, поэзия становилась либо очень скучным, либо очень опасным делом. Альвек ничего, кроме рифмования, не умел. В 30-е годы ради заработка он писал тексты к песням из репертуара джазового оркестра Цфасмана. Бывшему авангардисту пришлось забыть о поэтических изысках. Тексты были нужны простые, для обычных людей. И Альвек с этим отлично справился. А самым известным его стихотворением оказалось «Утомленное солнце», или «Расставание» – на мелодию польского танго, адаптированную Цфасманом к советской сцене.

 

Утомлённое солнце

Нежно с морем прощалось.

В этот час ты призналась,

Что нет любви.

 

Мне немного взгрустнулось —

Без тоски, без печали

В этот час прозвучали

Слова твои.

 

Расстаёмся, я не стану злиться,

Виноваты в этом ты и я.

 

Утомлённое солнце

Нежно с морем прощалось.

В этот час ты призналась,

Что нет любви.

 

Было выпущено множество пластинок. По популярности шедевр Альвека-Цфасмана превзошел творения и Владимира, и Велимира. Так Альвек отыгрался, хотя Маяковскому было уже все равно. Однако впрок бедному Иосифу это не пошло: за «мещанство, пошлость и буржуазное разложение» его текстов, в том числе знаменитого «Расставания», которое звучало из каждого окна, Альвек был исключен из групкома поэтов, и все карточки и вспомоществования у него отняли. И остался Альвек с женой и тремя детьми и без копейки. Как говорят, однажды в 1943 году с мольбами о помощи он поднимался с этажа на этаж, от квартиры к квартире в доме, где жили знаменитые писатели, и с последнего этажа бросился в лестничный пролет. Так сбежал от жизни Альвек, поэт одной строчки. Но какой!

 

«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»

 

Первым танго исполнил Павел Михайлов, постоянный солист оркестра знаменитого Александра Цфасмана, любимец десятков миллионов. Потом песню пели многие артисты. В ютубе ее даже поет якобы Утесов – но голосом Михайлова. Он также исполняет там «Темную ночь» голосом Бернеса…

Об Альвеке мы знаем мало. О Михайлове – еще меньше.

Забавно (и случайно ли?), в сети сведений об Альвеке и Михайлове с гулькин нос, а вместо их фотографий висят изображения Петерсбурского и Цфасмана. Как будто Альвек стал Петерсбурским, а Михайлов – Цфасманом… Все они канули в Лету, но Альвек и Михайлов – вообще легли на дно. От Альвека осталась одна строчка, от Михайлова – голос, от Цфасмана – записи и воспоминания о нем.

 А вот автора музыки бессмертного танго река времен все еще несет на своих волнах. О нем помнят, его любят в Польше. И в российском интернете о нем время от времени пишут. Настала пора и астрологу (и музыканту) сказать свое тихое слово.

 

Ежи Петерсбурский родился в 1895 году 20 апреля (2 мая) в Варшаве в музыкальной еврейской семье. К Петербургу он не имел отношения. А его предки, вероятно, имели. По крайней мере, в Российской империи Петербург, Рига и Варшава составляли как бы один культурный «куст», который рос ближе всего к Европе. Особенно к Вене. Этому «кусту» мы обязаны такими великолепными артистами и композиторами, как Райкин, Софроницкий, Оскар Строк и многие другие, некоторое время на этом же «кусте» цвел Шагал.

Возвращаясь к Ежи Петерсбурскому: такова была фамилия его отца (он был певцом). А у матери (пианистки и дочери популярного композитора) была очень красноречивая фамилия Мелодиста. В принципе, и та и другая фамилии звучат как псевдонимы. А вторая особенно хорошо описывает удивительный талант Петерсбурского. Он действительно был одним из лучших мелодистов ХХ века.

Вот его гороскоп:

На музыкальный талант указывает соединение Венеры (красота, вкус) и Нептуна (музыка), а на популярность – секстиль Луны (народ) с этими же планетами. Концентрация планет вокруг МС (точки цели, репутации, успеха) описывает профессиональный успех композитора. Т-квадрат с участием обоих светил и Урана – свидетельство независимости и оригинальности Петерсбурского. Сильный Уран неизбежно привел Ежи от классики к джазу.

Ежи Петерсбурский отлично вписывался в свою эпоху – об этом свидетельствует синастрия его карты с картами соединений Юпитера и Сатурна 1901 и 1940 годов.

Петерсбурский получил блестящее классическое музыкальное образование. Окончил как пианист, композитор и дирижер две консерватории: в Варшаве и в Вене, где учился у знаменитого музыканта Артура Шнабеля, фигуры в мире пианизма монументальной и титанической. Был другом другой знаменитости – Имре Кальмана, венгерско-австрийского автора оперетт, еще одного великолепного мелодиста (вероятно, многие еще помнят арию Мистера Икса из оперетты «Принцесса цирка»: «Цветы роняют лепестки на песок…»).

Музыкальная среда в межвоенной Вене была очень насыщенна. Музыка звучала самая разная: от органных суровых месс до фокстротов и танго, от оперных арий до куплетов оперетт, от симфоний до джазовых импровизаций. Вена издавна считалась музыкальной столицей Европы. Именно здесь некогда процветала знаменитая Венская симфоническая школа, но здесь же звучали и блестящие, романтичные вальсы, здесь творили самые известные композиторы:  Гайдн и Моцарт, Бетховен и Брамс, Шуберт и Штраус, Глюк и Брукнер, Берг и Малер.

В ХХ веке к этому внушительному списку добавим композиторов «легкой музыки»: Кальмана и Ежи Петерсбурского. Сам Ежи хотел стать композитором и дирижером классического направления, но Имре посоветовал ему пойти по «легкому пути». И не ошибся. Петерсбурский оказался фантастически талантливым песенником.

В песне звучит душа народа. Петерсбурский дал народу возможность выразить себя, растворил ему уста. Причем, не только польскому, но и аргентинскому, и еврейскому, и русскому.  

Самыми известными произведениями Петерсбурского стали два танго:

«Милонга», или «Донна Клара»;

«Последнее воскресенье», или «Утомленное солнце».

В предвоенной Европе это танго звучало особенно пророчески. Его называли «танго самоубийц», «танго обреченных». И сейчас в Польше его исполняют как трагический моно-спектакль.

А в СССР «Утомленное солнце» рассказывало о курортном романе – коротком, сказочном, немного грустном. Оно звучало в каждом дворе. Все, буквально все его знали наизусть. Но суть произведения стала совсем иной.

В гениальной, словно гомеровской, строке Альвека – завершение короткого летнего романа, полного обреченной любви; но не только его; завершение целой межвоенной эпохи с ее недолгим и хрупким счастьем, коснувшимся немногих; с ее миражом благополучия, прерванным историей, как звук патефона – сиреной воздушной тревоги.

Удивительно чуткий Цфасман аранжировал танго в энергичном стиле, придав ему ритм и темп марша. Получилась строевая песня, полная не предчувствия, а знания будущего. Впрочем, и в оригинале песня о последнем воскресенье звучит как пророчество. 22 июня 1941 было воскресенье. Совпадения, совпадения…

Самое жуткое в двух этих танго – «Донна Клара» и «Последнее воскресенье» –  то, что их использовали фашисты в концлагерях Майданек, Треблинка и Освенцим для музыкального сопровождения последнего пути узников. И исполняли их еврейские оркестры. В Треблинке таким оркестром руководил двоюродный брат Ежи Петерсбурского Артур Голд (убит в 1943).

«Последнее воскресенье» звучало из репродукторов в Варшаве во время обреченного восстания поляков против гитлеровцев в 1945 году.

Сам Петерсбурский, узнав обо всем этом, пережил удар.

 

В чем музыкальный секрет «Утомленного воскресенья»? Почему его мелодия так популярна?

Обратимся к истории.

Жанр танго родился в портовых притонах Буэнос-Айреса, который бурно развивался в конце XIX века, что привело к массовой иммиграции матросов, рабочих, ремесленников, аферистов и искателей приключений со всего мира. В танго переплелись африканские, испанские и южно-американские ритмы и мотивы. Первоначально этот танец исполняли одни мужчины – женщин в порту попросту не было. Затем танец стал популярным в публичных домах, причем исполнителей-мужчин было в несколько раз больше, чем женщин. Естественно, между мужчинами возникало соперничество. Измена партнерши, кажущаяся или мнимая, в ранний, «портовый» и «публичный» период развития танго, могла для нее кончиться плохо; а между мужчинами в любой момент мог вспыхнуть поединок на ножах. Борьба за женщину, угроза, исходящая от мужчины, его несгибаемая гордость и бесстрашие, подчеркнутое доминирование мужчины над женщиной при  страстной сексуальности обоих – вот предгрозовая атмосфера танго.

В более поздних вариантах этого танца изначальный роковой, фатальный блеск затуманивается, танцевальные движения и музыкальные обороты приобретают самодовлеющий виртуозный или более спокойный и элегичный характер. Но все же время от времени сквозь поздние наслоения прорываются, как языки пламени при торфяном пожаре, изначальные образы и смыслы танго: это мгновенья страсти, каждое из которых может стать последним.  

Естественно, танго стало популярным перед Первой мировой войной и между двумя великими войнами. Как писал Хэмингуей в «Фиесте»: «много вина, нарочитая беспечность и предчувствие того, что должно случиться и чего нельзя предотвратить». Танго может быть элегическим, а может дышать страстью и тревогой. Расставание, прощание, воспоминание о счастье – типичные темы танго. Они особенно актуальны в предвоенное время.

«Утомленное солнце», конечно, далеко отстоит от своих прообразов, это гибрид строевой песни и танго, вобравший интонации и приемы венской классической музыки (особенно моцартовской), в которой в XVIII веке ярко выразился молодой европейский индивидуализм, энергичный и полный сил, но и печальный и полный предчувствий. Танго Петерсбурского – это Моцарт, идущий на войну. А утомленное солнце на самом деле – «закат Европы».

Мелодия танго Петерсбурского – обманчиво проста. Структура куплета напоминает диалог: на вопрос следует ответ. В вопросе сквозит надежда, ответ ее не оставляет. Мелодия нацелена на центральные, наиболее выразительные интонации – плачущие, стонущие (они приходятся на слова «солнце» и «прощалось»). Эти интонации часто встречаются в народных песнях-плачах и часто встречались в профессиональной европейской музыке (пока в ней еще была мелодия…). Они звучат у Баха как музыкальная иллюстрация Страстей Христовых. С троекратного повторения нисходящей стонущей интонации начинается 40-я симфония Моцарта соль-минор.

Петерсбурский подчеркивает эту печальную интонацию, завершая ею почти все фразы. Герой «Последнего воскресенья» – плачет, жалуется и терпит поражение еще до борьбы. Какой контраст с ранними аргентинскими танго, полными супермачизма!

«Последнее воскресенье» в оригинале пронизано ощущением поражения. В русском варианте благодаря маршевому темпо-ритму Цфасмана и отстраненным, обобщенным словам Альвека танго приближается к стоицизму, а учитывая эпоху, это стоицизм героический. И, может быть, «нет любви» означает на самом деле, что любовь есть, но сейчас не время для нее.

Куплет танго написан в трехчастной форме. Это также традиционная форма в европейской музыке, выстроенная по законам риторики: тезис-антитезис-синтез. Эта форма – самая распространенная в классической музыке, поскольку она берет начало в самой жизни. Нечто или некто появляется на свет (экспозиция), развивается (разработка), переходит на новый уровень или порождает себе подобного (реприза, повторение).

В данном танго первая минорная часть сменяется средней мажорной, дающей надежду. Однако в третьей части возвращается мелодия первой части без изменений, а лишь сокращенная. Все движется по кругу и завершается в неумолимом миноре. Как обнаженная машина судьбы.

Как тут не вспомнить:

 

«О нашей жизни скудная основа!

Куда как беден радости язык!

Все было встарь, все повторится снова,

И сладок нам лишь узнаванья миг…»

 

Или:

«Брось, Александр Сердцевич,

Чего там – все равно!»

 

И все же после того как танго отзвучало, мы слышим призрачное эхо тех довоенных голосов, которые еще ничего не знают, ни о чем не догадываются…

 

Добавлю еще несколько штрихов к биографии удивительного мастера.

Перед войной Ежи Петерсбурский оказался в восточной Польше, занятой советскими войсками, в Белостоке. Некоторое время руководил Белорусским государственным джаз-оркестром. Затем вступил в польскую добровольную армию Андерса, вместе с которой покинул СССР. Вот Петесбурский в форме польского офицера:

После войны Петерсбурский уехал в Аргентину, где руководил оркестром в Буэнос-Айресе. Одна из его песен, написанных там, до сих пор звучит в качестве позывных местного радио (как у нас «Подмосковные вечера»…)

Потеряв жену в Буэнос-Айресе во время землетрясения 1967 года, Ежи вернулся на родину, в Варшаву, снова женился, в 1969 родил сына (тоже Ежи Петерсбурский, известный польский актер, телеведущий, журналист, композитор) и ушел в поля вечной музыкальной охоты в 1979 году.  

 

А теперь о хлебе, которым Ежи одарил нас мимоходом.

В 1940 году в Белостоке, занятом Красной армией, Петерсбурский написал еще один шедевр. Вальс, которому суждено было стать одной из самых любимейших советских военных песен. По свидетельству очевидцев, Ежи создал песню чуть ли не «на коленке», почти мгновенно. Она уже звучала в тонком мире, и его дар состоял в том, чтобы услышать.  

Мелодия ее разошлась по миру.

Да, это тоже Петерсбурский!

«Синим платочком», хоть и «скромненьким», композитор внес свой вклад в нашу общую победу. Наверное, он был по мощи равен дивизии. А может быть, и армии.

В России всенародно любимый «Платочек» с удовольствием поют до сих пор, а «Утомленное солнце» почти растворилось во времени. И в этом мудрость жизни: Пьеро в одиночестве заламывает руки, а Мальвина с детьми, верными пуделями и оптимистами- буратинами открывает двери в новый мир.

 

 

agatastro22@list.ru